.jpg)
Культура по четвергам: прошедшая недавно в Москве бьеннале молодого искусства стала поводом присмотреться, кого и почему причисляют нынче к подающим надежды художникам.
Нынешним летом (еще до смога, но уже при жаре) в столице пооткрывалось множество выставок из программы бьеннале «Стой! Кто идет?». Некоторые до сих пор работают. Как и два года назад, когда бьеннале проходила в первый раз, устроители в качестве своих основных целей заявляли желание рассмотреть и поддержать творческие инициативы молодых художников. Не только российских, кстати, но и заграничных. Искомая международность на сей раз была достигнута в довольно солидных масштабах: в фестивале приняли участие свыше шестисот авторов и арт-групп из 52 стран планеты. Если учесть, что все это изобилие было раскидано по четырем десяткам московских площадок — от Музея современного искусства до квартирной галереи в Черемушках; если вспомнить, что кроме минкультовского бюджета имелся еще и спонсорский (помог фонд Михаила Прохорова); если, наконец, принять во внимание, что у всех событий был общий девиз «Границы» и почти у каждой выставки имелись собственные кураторы, то бьеннале 2010 года следует признать весьма успешной и считать ее большим шагом вперед.
Хорошо бы только понять: если «большим шагом», то откуда и куда?
В чем именно состоит важность данного мероприятия? «Ну как же, — изумится иной читатель, — разве могут возникнуть у кого-то сомнения, что молодое искусство требует как раз внимания и поддержки! Они вообще любому искусству необходимы, а молодому в особенности! Иначе останемся, как пить дать, без будущего...» В целом так и есть, конечно (с той лишь оговоркой, что без будущего мы по-любому не останемся — вопрос в том, каким оно окажется). Собственно, о качестве пестуемых «кадровых резервов» речь и пойдет.
Напрасно вы полагаете (если полагаете), что под термином «молодое искусство» в случае с бьеннале «Стой! Кто идет?» подразумевается весь диапазон визуальной культуры — с одним лишь ограничением, что опусы созданы начинающими авторами. И не менее ошибочно было бы считать, что селективными критериями служат тут талант и мастерство. Не подумайте, впрочем, будто всех художников с признаками одаренности устроители немедленно вычеркивают из списков на этапе отбора — это выглядело бы абсолютным нонсенсом. Проблема в другом.
Судя по предъявленным результатам, жюри отдает предпочтение конкретным трендам и тенденциям, то есть ставит «эстетическую благонадежность» выше реального творческого потенциала, имеющегося у того или иного автора.
Что ж, ситуация вроде бы привычная: на «взрослой» арт-сцене по таким примерно правилам и играют. Кто за штурвалом, тот и рулит. Наивно ждать толерантности и подлинной широты взглядов от галеристов, которым необходимо постоянно отвоевывать место под солнцем, или от кураторов, которые являются заложниками вкусов, доминирующих в определенное время и в определенных кругах. Всех можно понять, если постараться. Но автоматически переносить эту схему на молодежное поле все-таки не совсем корректно... Между прочим, именно так делали в советское время, вынуждая претендентов на вступление в члены Союза художников следовать определенным канонам. Официально эти каноны не провозглашались: мол, пусть приходят любые юные дарования и приносят все, что им заблагорассудится, — рассмотрим, оценим, посоветуем по-отечески. На практике у выставкомов имелись свои неуклонные установки: вот такого типа искусство берем, а что-нибудь другое — миль пардон. Подобная практика была секретом Полишинеля. Молодые художники рано или поздно улавливали, откуда ветер дует, и многие готовы были вносить нужные поправки в свой «репертуар».
А что, хочешь выбиться в люди — изволь чем-то жертвовать...
«Эка вспомнил, когда это было!» — воскликнет все тот же иной читатель. Действительно, зарапортовался. Те порядки остались в проклятом тоталитарном прошлом, а сейчас совершенно иная диспозиция. У каждого есть выбор. Если ты на досуге производишь пусть топорные, но задушевные инсталляции или, скажем, имеешь склонность к брутальным перформансам, то не теряй времени — присылай заявку на бьеннале «Стой! Кто идет?». К твоему проекту почти наверняка отнесутся благосклонно. По крайней мере, его не отвергнут сходу, ибо здесь задействован Его Величество Формат. Молодому автору приличествует выказывать вольность духа, стремиться к новым жанрам и технологиям, осторожненько ниспровергать авторитеты — и для всего этого уже предусмотрены подходящие ниши. Прояви только немного креативности, изучи надлежащие образцы, обнаружь минимальное упорство, овладей терминологией — и карьера, глядишь, сдвинется с мертвой точки. Может, и не падет столица к твоим ногам во мгновение ока, но вероятность попасть в обойму очень даже присутствует.
А вот если тебя угораздило провести юные годы за мольбертом вместо того, чтобы спрэем писать на гараже «Kiss My Ass», тогда сценарий усложняется.
Нормального художника из тебя почти наверняка не выйдет (на бьеннале точно не возьмут), однако шансы не пропасть под забором все равно остаются. Поступи, что ли, в какой-нибудь творческий вуз, овладей неактуальной профессией, достигни никому не нужных высот — и добро пожаловать в резервацию живописцев, графиков, скульпторов. Коли повезет, найдешь пару-тройку заказчиков и покупателей и при их поддержке как-нибудь дотянешь до пенсии. Впрочем, вершителям судеб современного искусства сия жизненная коллизия заведомо будет не интересна...
Утрирую, конечно. Но не без намека на реальное положение дел. Политика бьеннале в отношении «молодого искусства» выглядит чрезвычайно тенденциозной. По сути, поощряются лишь мейнстримные тенденции, которые почему-то упорно продолжают путать с андерграундными. Тем самым порождаются иллюзии, что современное искусство может быть только таким и никаким иным, а дорога к будущей славе пролегает исключительно в этом направлении. Плоды подобной селекции, явленные на бьеннальских выставках, во многих случаях производят удручающее впечатление. Иногда это похоже на парад графомании. Заведомо избегаю упоминания конкретных имен и проектов. В конце концов, для людей в возрасте 20+ жесткая персональная критика может оказаться чрезмерным испытанием.
Но какие-то выводы из происходящего все равно ведь делать нужно — и самим авторам, и устроителям.
Есть мнение, что будто бы неодолимую границу между «традиционным» и «актуальным» искусством провели люди, чьи бизнес-интересы лежат в сфере последнего. Выгодно бывает подвести черту под огромным историческим пластом, объявив его «антиквариатом» и провозгласив наступление «новой эры», где действуют совсем другие эстетические правила. Перемены действительно ощутимы, и некоторые из них объективны, однако человеческая природа отнюдь не скачет в том ритме, который предписан продвинутыми культурологами и искусствоведами. Стремление нарушить баланс между «старым» и «новым», «привычным» и «прогрессивным» становится все более патологическим. Собственно, почему все «старое» плохо, а все «новое» хорошо (ну и наоборот, конечно)? Мало ли в истории искусства примеров, когда подзабытая архаика превращалась в наимоднейшую новацию — вспомнить хотя бы о пресловутом Ренессансе? Довольно глупо и недальновидно объявлять наивысшей ценностью сегодняшние стандарты искусства, оставляя за бортом несогласных. А их немало. Понятное дело, они не станут выходить на митинги против засилья «кровавого кураторства», но и отмахиваться от этого вполне интеллектуального и дееспособного слоя художников нельзя. На одной лишь прогрессивной самодеятельности адекватной времени изобразительной культуры не выстроить.
